С удовольствием поделюсь
29.11.2016 в 10:26
Пишет [J]Джейк Чемберз[/J]:
хочешь, я убью соседей
...у Земфиры названия не акцентируют вообще ничего. То есть если бы вы хотите узнать, о чем ее песня — вам нужно послушать песню, это такой инструментальный подход, и мне кажется, что довольно важно понимать, что ее песни — это не жест искусства, это не объект искусства, который нужно оценивать ретроспективно. Это такой процесс развертывания, и названия говорят, что весь смысл там, в процессе, поэтому идите туда и смотрите.
Далее, я проделал ту же операцию, что и со Шнуром — прогнал тексты ее песен с первых пяти пластинок через программу статистического анализа и посчитал статистику употребления слов, удалил оттуда то, что является семантически незначимым, и как вы думаете на этот раз - какое слово встречается чаще всего?
Это слово «хочешь», причем как правило, употребляемое в форме обращения. И это на самом деле довольно важно. Потому что — возвращаясь опять к этому гендерному разговору — в чем, собственно, разница формы существования традиционного нарратива женского и мужского в социуме. Об этом пишет еще Симона Бовуар: мужчина в социуме определяется через свое отношение к внешнему миру (он — солдат, он — профессор, он — еще кто-то), а женщина определяется через отношение к мужчине: она чья-то жена, домохозяйка, и т.д.. Сейчас это немного не так очевидно, но еще лет 15-20 назад так все и было. И к чему это приводит?
читать дальшеС одной стороны понятно, что женщина маркируется как существо подчиненное, неавтономное, зависимое от мужчины; но с другой стороны, это порождает такую уникальную форму женского высказывания в форме диалога. Идея в том, что женщина существует в социальном описании как партнер, то есть человек, у которого всегда есть какая-то оппонирующая ему сторона и с которой она в связи с этим вынуждена вступать в диалог. Профессор не вступает в диалог со своей профессией, тем более солдат не вступает в диалог со своим начальством. А в ситуации квазипаритетных отношений, которыми считаются отношения семейные, от того, кто маркирован только через эти семейные отношения, требуется умение выстроить диалог. Как известно, во всей этой чуши, что «мужчина голова, женщина шея», и прочих банальностях, которые постоянно произносятся, всегда фигурирует мужчина, и женщина, вольно-невольно вынуждена вступать в диалог, и это обусловливает форму женского диалогического высказывания. И слово «хочешь», которое у Земфиры на первом месте, и которое, как правило, используется в форме обращения, которое там так или иначе имплицируется, указывает на то, что Земфира в рамках этой женской формы высказывания и существует.
Это, с одной стороны, такая альтруистическая форма высказывания, потому что предполагается, что для нее интересы другого человека важнее, чем ее собственные, и она все время спрашивает его «что ты хочешь?». Но с другой стороны, это такой альтруизм малой группы, который всегда, как правило, оборачивается сильным эгоизмом к большому миру, к большому социуму. То есть, человек, который вступает в этот диалог, желает только одного: чтобы хорошо было другому и ей, а весь остальной мир может гореть огнем.
(...)
И вот здесь очень хорошо видно то, с чего я начал: взаимодействие между двумя людьми полностью отменяет весь внешний мир, потому что внешний мир сводится к повседневности, которая влезает в комнату («солнце вместо лампы», то есть лампа уравнивается в правах с солнцем); а все, что нельзя свести к такой повседневности (Альпы влезают в комнату, потому что их видно за окошком, а звезды уже нет — а ну их, к черту, взорвем эти звезды!), убирается из фокуса. И это представление о том, что в мире существуют только интересы пары, партнера, а все остальные интересы чужды, ими можно пренебречь — это и создает ощущение любви как катастрофы, потому что любовь, которая пытается жить только собой и отменить весь внешний мир, неизбежно приведет к противоречиям со стороны внешнего мира, и он попытается эту любовь прекратить. Потому что, мало ли что — вдруг действительно она убьет соседей?
Катастрофическое ощущение от любви — это абсолютно романтический троп, потому что у романтиков, особенно ранних, 20-х годов, было представление, что большой мир их давит, ранит, ломает, а в них самих живет потенция к жизни, которая действительно важно. И вот здесь [в песне «Хочешь?»] мы видим то же самое — весь внешний мир пытается растоптать то единственно важное, что есть у человека в его частном мире.
Артём Рондарев, лекция «Земфира: гендерный язык как способ создания границ личной автономии»
URL записи+ видео+ видео полной лекции (тоже спасибо [L]Джейк Чемберз[/L])