Георгий Васильевич — личность непростая. Пресловутая «толерантность» для Свиридова не то, чтобы пустой звук (как это нередко пытаются представить сейчас), просто его гуманизм не бесхребетен, а любовь к людям исполнена чувства собственного достоинства. Он требователен к другим (особенно к тем, кого любит), но прежде всего к себе. Его чувство прекрасного обострено до так, что приходит, в конце концов, к идеалу простоты. К тому, что пишет Свиридов, следует относиться внимательно, не все слова, пожалуй, стоит принимать безоговорочно (тем более на свой счёт). Как любую цельную натуру его порой заносит, и "суживать" в нём человека бессмысленно и жестоко. Но ни одной ноты, имхо, им не растрачено впустую. В общем, в честь юбилея Георгия Васильевича, поставлю то, что никогда не надоедает Звучит вполне современно, кмк)
Вот иллюстрация к сказанному выше. Свиридов многих ругал, потому что любил, имхо. Уж как он ругал Маяковского! А ведь написал на его стихи великолепную "Патетическую ораторию" (откуда этот эпизод и есть). Я знаю — город будет, я знаю — саду цвесть... И это искренне) Не любил «Леди Макбет» Шостаковича, но самого Дмитрия Дмитриевича — композитора и человека — безмерно уважал. Называл его гением, носителем правды и добра. «Этот человек знал, что он делал, и понимал, кто он такой». Можно продолжать и продолжать. Но если кого-то (или чего-то) не любил, то щадить не пытался.
Из книги "Музыка как судьба". Так-то это дневниковые записи Свиридова, изданные его племянником А.С. Белоненко.
Слово и музыка Художник призван служить, по мере своих сил, раскрытию Истины мира. В синтезе Музыки и Слова может быть заключена эта Истина.Художник призван служить, по мере своих сил, раскрытию Истины мира. В синтезе Музыки и Слова может быть заключена эта Истина. Музыка — искусство бессознательного. Я отрицаю за Музыкой Мысль, тем более какую-либо философию. То, что в музыкальных кругах называется философией, есть не более чем Рационализм и диктуемая им условность (способ) движения музыкальной материи. Этот Рационализм и почитается в малом круге людей философией. На своих волнах (бессознательного) она несет Слово и раскрывает сокровенный, тайный смысл этого Слова. Слово же несет в себе Мысль о Мире (ибо оно предназначено для выражения Мысли).
О простом и сложном ...ни простота, ни сложность сами по себе не представляют ценности.За последнее время такое [[простоты и сложности] противопоставление часто встречается в разговорах об искусстве, в том числе и о музыке. Безобидное и на первый взгляд как будто естественное, оно между тем совсем не безобидно. В основе его лежит — софизм. Как бы ты ни ответил на вопрос: «Какое искусство вы любите, предпочитаете? Простое или сложное?» — ответ будет далеким от сущности искусства, от его смысла (пусть даже тайного!), от его идеи, предназначения. Такой вопрос обычно задают сторонники так называемого «сложного» искусства, ибо кто же в наши дни сознается в своей «простоте», в любви к простому, бесхитростному, простодушному, «однозначному», несложному. Никто не хочет быть простым, все теперь люди сложные. Прокламируемый интерес к «сложному» заменяет собою интерес к «глубокому». И делается это — сознательно! Глубина, если она действительно есть в произведении, никогда не бывает пустой, на то она и глубина, т.е. тайное, скрытое, зерно, если угодно истина, которая всегда ценна. Между тем «сложное» само по себе не есть ценное. Есть много «сложного», но совершенно пустого, есть и «простота — хуже воровства». Одним словом, ни простота, ни сложность сами по себе не представляют ценности. Однако же говорят «Божественная простота», например о Пушкине. Но я никогда не слыхал, чтобы говорили «Божественная сложность». Отчего же не говорят «Божественная сложность»? А вот отчего: «Искусство», т.е. содеянное человеком, в особенности «сложное», несет на себе печать его разума, «измышленности», и чем ни сложнее, тем «измышленнее». «Измышленная простота» не особенно интересна, наоборот, чем сложнее, тем «измышление» интереснее. Простота же ценна тогда, когда она появляется как озарение, откровение, наитие, вдохновение не разумного, а духовного Божественного начала. Только такая, вдохновленная простота, внезапное проникновение в истину, в «тайну» мира — вот это ценно. Сложность есть понятие человеческое, для Божества — мир прост. Вот почему мы говорим «Божественная простота» о творении человека, когда оно просто, когда с него снята поверхностно окружающая его оболочка «сложного», затрудняющего нам видеть истину, зерно, Божественную сущность мира. При созерцании такого искусства человек испытывает чувство облегчения, успокоения души, восторга исходящего от сознания прикосновения к Высшему началу. Никто не хочет быть простым, что понимается как «примитивным». Жизнь теперь сложная (как будто она когда-либо, хоть один день в истории, была простая!). Век сложный, время сложное. Считается, что все в мире усложнилось.
О новом в искусстве
Новое в искусстве приходит как необходимость для выражения новых мыслей, для выражения внутреннего состояния художника.
Сытое, самодовольное Ремесло, воображающее, что оно — всемогуще, но способное производить лишь муляж, синтетическое подобие подлинного высокого искусства. Подлинный талант непредставим без откровения, в нем всегда есть загадка, нечто удивительное, которое не проходит даже тогда, когда узнаешь, как это сделано. Художники-имитаторы, умеющие сделать любую подделку, любой муляж подлинного искусства.
Может показаться претенциозным, но нет дыма без огня. Например, в одном из музыкальных учебных заведений за весь сезон не было ни одного концерта, ни одного мастер-класса или даже простенькой конференции, посвящённой юбилею Свиридова. Притом, что Свиридов входит, что называется, в круг научных интересов разных отделений, его играют, много поют
Звучит вполне современно, кмк)